Алексей Доронин - Сорок дней спустя [litres]
Данилов кивнул, а эмоции оставил при себе. Да, ему указали на его место, но главное, что оно будет не на самой нижней ступени.
– Стрелять-то умеешь?
Александр снова кивнул. Он чувствовал, какие шевелятся мысли под этим покатым лбом с кустистыми бровями: «Видать, не такой слабак, если еще жив. С тебя может выйти толк. А грохнуть успеем».
– Это хорошо… – буркнул Мент. – Запоминай правила, они кровью писаны. Пока до них додумались, столько народу положили. Значит, так… Все, что нашел, – в общий котел. Получишь долю… – Он закашлялся.
– Нажрешься вволю, – в тон ответил Саша.
– Мля, да ты еще и стихи пишешь. Но впредь меня лучше не перебивать. А то тоже чего-нибудь перебью.
«Коммунизм, значит, – подумал Александр. – Это хорошо. Но по тебе-то не скажешь, что ты жрешь столько же, сколько и остальные. Значит, тут, как на скотном дворе Оруэлла, есть те, кто равнее. Мотаем на ус».
– Захомячил или заныкал, – продолжал его провожатый, – на первый раз можем и простить. Можешь отделаться «стриптизом» минут на двадцать. Помнишь, как в детском садике? Ну, в одних трусах в коридорчике. А тут без трусов, на улице, в железном киоске. Ниче, если сердце здоровое, не сдохнешь. Кто второй раз проштрафится, обычно висит как, нах, наглядная агитация. Что еще… Никто не будет присматривать за твоими пожитками. За крысятничество давим, но обосновать должен сам. И защищать тебя никто не будет, если кто-то накатит. Разве что по беспределу. Так что, если хочешь быть здоровым, жри один и в темноте. Вроде все…
Наконец-то Данилов увидел и сам центр. Бетонная коробка ТЦ сложилась аккуратно, будто снесенная направленным взрывом. Ни одного обломка за пределы определенного радиуса. Только огромные буквы неоновой надписи «Оптима» упали на автостоянку и придавили несколько машин.
Но вскоре и центр скрылся из виду. Они обошли груду развалин, бывшую когда-то девятиэтажками, и вышли к обувному магазину «Мерлин», который сохранился на удивление неплохо. К этому времени Саша уверился, что случай важен не меньше прочности конструкции. В этом же здании когда-то располагался филиал Сбербанка и еще несколько контор.
– Скажи спасибо, что вообще тебя взяли, – тяжело дыша, сказал Мент. – Просто у нас убыль возникла. А все эти чекисты, чтоб их… Не могли тихо сдохнуть.
Александр легко выдерживал темп – сказывалась практика, да и не выглядел этот Мент хорошим ходоком. Пару раз он останавливался, чтобы перевести дух. Идти на снегоступах оказалось легко, но для длинных дистанций Данилов все же предпочел бы лыжи. Краем глаза он отмечал перемещения своего спутника. Тот был спокоен и даже не оглядывался. Видимо, уверен, что новенькому и в голову не придет сделать ноги. Мол, большую честь оказали.
По пути Александр еще раз взвесил свои возможности. Еще вчера он вовсе не горел желанием примыкать к кому угодно. Вернуться к людям означало сталкиваться с проблемами, от которых он уже отвык.
Конечно, у группы больше шансов. Как в метро. Когда в вагоне взрывается подозрительный предмет, работает правило: «Лучшая защита от осколков – ваш сосед». Если стоишь в окружении двух десятков пассажиров, то гвозди и прочие поражающие элементы равномерно примут на себя все, и вероятность уцелеть для каждого конкретного человека возрастает. Особенно для того, кто стоит в середке.
Один в поле не воин, а корм, добыча, мясо. Был бы Саша умнее, давно б прибился к какой-нибудь стае. Но… вожаком ему не стать, характер не тот. Это вам не учеников за опоздания отчитывать. Быть ему даже не на вторых, а на третьих ролях. А делиться с кем-то своим куском взамен на иллюзию «один-за-всех»… Благодарим покорно. К тому же раненого, больного или просто слабого непременно бросят, а то и схарчат, если с едой напряженка.
Одиночкой не может быть даже просто очень сильный. На силу всегда найдется другая, а умение задавят числом и напором. Одиночкой может быть только тот, кто не считает для себя зазорным убегать. Саша не считал. И быстрые ноги не раз его выручали. Поэтому он до сих пор коптит небо, тогда как других, настоящих мачо, давно завалили и съели. Но и у его удачи был предел, и он это знал. С каждым днем в этой ледяной стране все труднее было находить еду.
Поэтому Александр был не против того, чтобы побыть частью коллектива, где люди еще не скатились к людоедству. До тех пор, пока это совпадает с его планами.
Глава 5. Раскопки
Они остановились у входа в «жилую зону», которой служил подвал магазина.
– Снег отряхни, – инструктировал Сашу Мент. – Разуйся. Одежду протри тряпкой и повесь здесь, в шкафу. Там в углу рукомойник. Рожу и руки умой с мылом.
– Да сам знаю, не маленький, – хмыкнул Данилов. – Только это мертвому припарки. Вы же дышите этим воздухом, значит, все равно дозу получаете.
– Без тебя, мля, знаю, – огрызнулся бандит, и Данилов понял, что нарушил табу. – Если такой умный, нах приперся?
– Нужда заставила.
– Вот и нас всех. Большая, блин, нужда.
В подвале, перегородками из фанеры и досок поделенном на клетушки, было душно, сыро, но тепло по сравнению с поверхностью. Пока шли по петляющему коридору, им навстречу не попался ни один человек, но за тонкими стенками Данилов слышал тихое «бур-бур-бур» голосов.
Под потолком висела лампочка без плафона. Горела тускло и слабо, но, значит, здесь есть и генератор, и топливо для него, и аккумулятор.
Они прошли мимо двух каморок и остановились у третьей. Обитая железом дверь открылась со скрипом. Отодвинув висящее в проеме одеяло, не дававшее уходить теплому воздуху, протиснулись внутрь. В нос ударили запахи чеснока, курева и нестираной одежды.
«Горький. „На дне“», – подумал Данилов, когда глаза привыкли к полумраку, который едва разгоняла единственная лампочка.
Его заметили:
– В нашем зоопарке пополнение. Закрывайте двери, вашу маму… Дует же.
– Ты кого притащил, ментовская душа? – лениво спросил кто-то у сопровождающего Александра.
– Прошу любить и жаловать, – ответил тот. – Саней кличут. Главный сказал, тут поживет.
С этими словами он вышел, указав Александру на раскладушку.
Данилов почувствовал себя новеньким в камере СИЗО, разве что дверь закрывалась изнутри, а не снаружи.
– Здрасте, – произнес он и представился.
– Здоровей видали, – устало пробормотал кто-то.
– Ну, привет, медвед, – протянул другой.
Александр расположился на своей койке, не суетясь, старясь своим видом показывать, что это место его по праву. И услышал за спиной:
– Это несчастливое место. Того, кто его занимал, нашли на стоянке обглоданного.
– Бывает, – пожал плечами Саша. Его ответ вызвал серию смешков.
Про несчастливое место сказал худой мужик, который лежал на койке в самом углу у «окна» и читал с фонариком. На нем была мятая черная униформа, похожая на охранниковскую (но не «Оптимы» – тамошние ходили в строгих костюмах). Череп его был выбрит так же гладко, как подбородок. Признак борьбы с облысением, а оно теперь случается не от избытка тестостерона.
– Николаев, – поднял он руку, не вставая. – Слушать здесь меня. Люди мы незлые, да и ты вроде не борзый… Но, если что непонятно, лучше спроси.
И вернулся к книжке, судя по обложке с обгоревшим краем – боевику про Слепого.
Саша оглядел комнату. Когда-то стены тут были отделаны панелями, но их отодрали – из бетона торчали остатки крепежа. Сами стены, как и потолок, были кое-как побелены, на полу постелен линолеум. Несколько слуховых окон во внешней стене заложены кирпичами, как и вентиляционное отверстие. Вдоль стен – раскладушки, железные кровати и одноместные диванчики, явно из мебельного магазина на втором этаже «Оптимы». Два журнальных столика. За одним ужинали, за другим шла игра во что-то вроде покера.
Население каморки приняло Сашу безразлично. Кто-то подходил, задавал вопросы, не проявляя, однако, большого интереса. К радости Данилова, никто не стал и наезжать на него. Он чувствовал, что может отреагировать неадекватно. А когда слова не подкреплены стоящей за ними силой – лучше их не говорить.
Обитателями комнаты были мужики средних лет. Сытые, спокойные – явно не мальчики на побегушках. В соседних, как понял Саша по голосам, имелся и молодняк, и женщины. Вот детских голосов не слышно. Может, для детей было другое помещение, но Александр подозревал, что детям не выжить в этом аду. Ребенок больше подвержен действию остаточной радиации – вроде бы даже из-за того, что его жизненно важные органы при ходьбе располагаются ближе к зараженной земле.
В подвале было градусов пятнадцать – тепло и копоть давала буржуйка посреди комнаты. Тут же на веревках сушились белье и одежда, клокотало на огне какое-то варево.
– Главный ваш всегда такой суровый, да? – спросил Данилов старшого, когда тот отложил свой криминальный роман.
